Заслуженный артист Эстонии, режиссер-постановщик, доцент ГИТИСа – вот только самые основные звания Владимира Георгиевича Лаптева.Театр или кино?
- Что Вам ближе: кино или театр?
Я очень люблю кино, очень. Кино формировало меня с детства. Я родился в Сибири, под Абаканом. Там были две зоны. А поскольку не было тогда ни клубов, ни домов культуры, мы, дети обслуживающего персонала, часто ходили на зоны смотреть кино. Это был конец 40х – начало 50х годов прошлого века. Правда, в то время фильмов снимали мало, преобладали фильмы-спектакли…
Впервые снялся в 1968 году, это был фильм «Последний угон», я тогда заканчивал институт (Восточно-Сибирская Академия Искусств, режиссерский факультет – прим. ред.) в Улан-Удэ. Сначала я попал в массовку, потом мне эпизодик дали, так как кто-то из артистов не приехал…
Словом, любовь к кино у меня была всегда просто неимоверная. Однако чувствую себя прекрасно и на сцене театра. Театр для меня практически место проживания. Но если говорить о чувствах, больших чувствах, то кино, конечно, для меня в первую очередь.
- Театр сложнее, чем кино?
Я думаю, что да, потому что это работа вживую… Это живые люди на сцене и за кулисами. Здесь и музыка, и свет, и гром с молнией должны быть вовремя.… А кино можно смонтировать.
Режиссерское
- А Вам больше нравится играть все-таки или ставить, Вы же на режиссерском факультете учились?
Так получилось, что для того, чтобы стать артистом, я поступил на режиссерский.
Когда я первый раз поступал, меня пихнули не в тот кабинет. Я сижу, со мной еще десять человек, и все почему-то очень здорово поют… Выяснилось, что это меня отправили на музыкальную комедию – перепутали кабинет. А в советское время было так: не поступил куда-то – второго шанса не будет. И я год потерял, работал учителем, преподавал алгебру.
Во второй раз я поступил на актерский во Владивостоке. Но через две недели меня выгнали, потому что я вел себя безобразнейшим образом. Я поспорил с педагогом. Она меня заставила произносить «Резиновую Зину купили в магазине, Резиновую Зину купили в магазине, резиновую…» раз 15-20… «Может, хватит?!» - сказал я. Она говорит: «Хватит, вон отсюда».
И я поехал в армию. Из Владивостока поездом через Тайшет в Абакан. Но в Хабаровске я купил «Комсомольскую правду», а там маленькая такая заметочка была: «Добор на режиссерское отделение. Восточно-Сибирский институт искусств». И я вылез из поезда. Я поступил сразу же, и больше я уже с тех пор не спорил. Режиссеры меня любили брать, потому что я им вопросы никогда не задаю, я понимаю, что это такое. И это мне помогло.
Возвращаясь к вопросу о том, что лучше: ставить, играть, или преподавать... Понимаете, какая штука: когда ты артист, ты ни за кого не отвечаешь. Только за себя. Когда ты режиссер, ты ночами не спишь! Режиссура – это профессия самоубийц. А работать педагогом с годами становится все хуже и хуже, потому что контингент идет крайне невоспитанный эмоционально и интеллектуально, не начитанный, серый… мало готовых и способных учиться. И поэтому работать со студентами становится все менее и менее интересно.
- Когда Вы читаете литературные произведения, Вы сразу представляете как это выглядит на сцене?
Читать – это всегда драма, потому что … Берешь карандаш, и сбоку начинаешь писать: здесь свет, здесь мизансцена, здесь музыка… Как бы проживаешь это.. Я сейчас ставлю «Воскресение» Толстого в антрепризе. Когда я «прочесывал» этот роман вглубь, в ширину - это была каторга. Много надо в голове удерживать, много надо предусмотреть, особенно то, к чему театр уже не способен выразительными средствами. Артист живой - это одно, но его надо поддержать светом, музыкой, мизансценой, костюмами...
- Как Вы выбираете произведения для постановки? И почему собираетесь ставить именно «Воскресение»?
Это все только эмоциональный отклик. Если эмоционально воспринимаешь произведение, то, конечно, его постановка любую публику возьмет.
С «Воскресением» получилась забавная вещь. Я подумал: «Плоды просвещения» ставят, «Идиота» вспоминают, «Живой труп» тоже… А «Воскресение» – последний роман, незавершенный, на очень интересную тему, - практически никто не ставит. Лишь в 60-ом году вышел двухсерийный черно-белый фильм «Воскресение» режиссера Михаила Швейцера. Фильм поставлен по возможностям того времени: техническим и актерским.
Когда я прочитал роман, мне показалось, что это хорошо поддается инсценировке. Я сам его инсценировал, но работал, как говорится, «в стол». Даже не предполагал, что когда-нибудь буду ставить это на сцене. И вдруг в театральном буфете я вижу актрису Валерию Ланскую, которая сидит с романом «Воскресение». Сейчас редко кто романы Толстого читает, актеры особенно. Не до этого: все снимаются, зарабатывают... Я говорю Валерии: «Что это ты читаешь «Воскресение»?» Она говорит: «Я так хочу сыграть Катюшу Маслову!» Тогда я сказал, что у меня есть инсценировка и пообещал принести ее. И принес. А Валерия тут же нашла продюсера.
Мне кажется, это должен быть пронзительный, лаконичный, «точечный» спектакль. Здесь должно быть не так много оформления и очень много музыки. Костюмы - почти современные. Я уже репетирую, и чувствую, что поддается.
- Правда, что за несколько сезонов спектакль может кардинально поменяться?
Да, может. У меня в театре Луны идет спектакль по А.К. Толстому, называется «Бал неспящих». У меня сил нет смотреть этот спектакль (мой собственный спектакль!), ведь он идет шестой сезон! Но актеры с удовольствием играют. Изначально я еле-еле натянул текста на полтора часа. Так актеры играют уже час пятьдесят! Они добавляют в него свои нюансы, подробности. Они хорошо играют. Но это уже не совсем тот спектакль, который я выстраивал. Я немножко смеялся, лукавил, шутил. Актеры же уводят спектакль в слишком серьезные вещи, поскольку они привыкли играть по старой школе.
Вот вам еще пример: у Мейерхольда был исторический спектакль по «Ревизору», там было более 30 эпизодов, спектакль шел неимоверно долго, начинался в восемь вечера и заканчивался к часу ночи. Мейерхольд сократил количество эпизодов до 16, но артисты все равно играли спектакль так же долго! Почему? Потому что их внутренний метроном настроен именно на этот ракурс, и режиссер тут уже не властен.
Актерское
-В своем жж Вы писали, что «для актера работа в театре обязательна». Почему?Чтобы что-либо сосчитать, необходимо выучить таблицу умножения. Театр – это как бы эта таблица. В кино редко попадаются роли, когда требуется очень подробное проживание, вдумчивое отношение. А из-за бешеного темпа, в котором обычно снимается сериал или фильм, актеры не очень то «вспахивают» себя изнутри. А в театре же – школа, работа вживую, партеры... Спектакль играется один раз. Следующий спектакль - тоже как бы в первый раз, он же проживается заново. И, конечно, происходит очищение, профилактика нервов, эмоций, сердца, мозгов... Это очень полезно.
Я считаю, что каждый человек, даже если он не способен быть артистом, должен пройти актерскую школу. Для этого существует масса курсов. На Западе это не то, что модно, это уже почти обязательно. Человек в повседневной жизни способен терять нормальные рефлексы. Он мало замечает, мало видит, мало слышит... Актерское мастерство дает возможность эту непроизвольность, которая происходит в жизни, делать произвольной. Человек начинает иначе соображать.
Если вы понаблюдаете за студентами, которые только поступили, и их же увидите через полгода, вы заметите разительные перемены, даже физические: другой глаз, другое восприятие… они более умными становятся, более грамотными...
- Есть такие актеры, с которыми Вам еще не довелось, но хотелось бы встретиться на сцене или в кино?
Актеров, которые были бы мне интересны, уже почти и нет. А вот режиссеры – есть, единицы, но есть. Например, мне интересно сниматься у Юрия Мороза. Я очень рад, что попал к Сергею Урсулюку. Причем попал совершенно случайно. Я просто знал, что эта встреча рано или поздно случится, верил в это. Есть еще один режиссер, у которого я очень хотел бы сняться, и я у него когда-нибудь снимусь. Когда буду старый совсем, например. Такие дедушки становятся нужны. Потому что я не очень пьющий, не очень курящий и очень дисциплинированный. А много актеров моего возраста умерло. Потому что это профессия смертника все-таки...
Есть просто актеры, которые мне интересны.. Например, интересен Балуев, это очень хороший артист.
Я не могу сказать, что я очень хотел бы сниматься рядом с Мироновым или с Безруковым. Для меня они чести не оказывают.
Смоктуновского нет, был знаком, был знаком… Я у Шукшина снимался, мне повезло. Все мои учителя - там *показывает наверх*. Конечно, я переживаю конфликты какие-то, не сплю ночами, кручусь, но все равно никто мне уже не указ, даже Путин с Медведевым.
- На какие критерии Вы ориентируетесь, когда соглашаетесь на ту или иную роль?
Критерии одни: качество драматургии. Что такое хорошая драматургия? Должен быть характер, даже если это эпизодик. В моем герое должны быть качества, которые я или хотел бы прожить, не сыграть, а прожить. Характер для меня - прежде всего. Даже если это плохой сценарий, плохой режиссер… Не деньги точно.
- А с проблемами монтажа Вы сталкивались?
Недавно из фильма вырезали мою роль… Есть такой режиссер Виталий Москаленко. И он снимает фильм, полный метр, под названием «Галоп». Рабочее название сценария - «Ослиный галоп», но «ослиный» он убрал, потому что слишком остро для нашего времени. Я думаю, что фильм вряд ли даже пустят на большой экран, он очень острый. У меня в этом фильме была потрясающая роль – слепой. Этот мужчина ходит с собакой-поводырем. Но однажды его сбивает машина, и он прозревает. Он радуется жизни, все идет нормально. И тогда мужчина продает свою собаку. И вот когда он ее продал, заработав на этом деньги, его опять сбивает машина, он опять теряет зрение. Вот такая интересная метафора. Когда я читал сценарий, я не понимал? зачем это вставлено туда. Я был уверен, что это не надо. И я оказался прав. Сняли, смонтировали, озвучили. Но роль вырезали. Вот вам проблема монтажа. Видимо, не вписалась роль в общий контекст, или продюсеры укорачивали фильм для проката… Монтаж – дело опасное. Можно так смонтировать, что Гитлер будет младенец и святой человек по сравнению, например, с Альбертом Швейцером (замечательным гуманистом и лауреатом Нобелевской премии в области мира).
- Часто приходится ездить на съемки куда-нибудь дальше Москвы?
Конечно. У меня было одно лето, когда я жил в машинах, поездах и самолетах. Такой треугольник был бермудский, что держись!
Раньше гастрольная система была потрясающе организована Министерством культуры. И летом мы бывали на гастролях. Мы уже в марте знали, что в мае мы едем в четыре города, например. Бывало так, что гастроли в Иркутске, потом – бах – в Мурманске, а потом – бах – в Одессе. Благодаря этому я вдоль и поперек объездил весь Советский Союз. То Владивосток, То Мурманск, то Евпатория, то Одесса, то Минск, то Челябинск…
Мой сын в апреле родился, я с гастролей вернулся – а он уже большой.
С гастролей мы чемоданами книги привозили, какую-то крупу… И нас встречали и провожали там с такими цветами-оркестрами. Мы заводили друзей по переписке. Музеи, церкви, купальни, пароходы… Была потрясающая жизнь! А некоторые умудрялись с собой жен и детей брать! Все это рухнуло с развалом Советского Союза. В нынешнем Министерстве культуры люди работают для того, чтобы ничего не делать.
Сейчас тоже бывают гастроли. Наш театр много катается за рубеж. То Израиль, то Англия, то Аргентина, то Каир. Благодаря антрепризе много артистов ездит на гастроли, за рубеж в том числе.
-А как происходит работа над ролью?
Работа над ролью – это процесс долгий и последовательный. Все зависит от автора, от драматургии, от стилистики, от способов существования, от жанровых особенностей и, конечно, от объема роли.
Если современный автор, то быстренько все. Приходишь на съемочную площадку, тебе вручают двадцать листов, и, пока ставится свет, учишь текст, потому что там не тексты, там все как в жизни.
Я стараюсь в каждой роли находить что-то для себя новое в смысле характера, проявления. Прочитал произведение по которому написана инсценировка, смотришь, что о нам говорят о персонаже, что он сам про себя говорит и что он есть на самом деле. И эти три ипостаси начинаешь крутить-вертеть, выясняешь, что это за человек: привычки, особенности внешние и внутренние… заика, болит что-то у него и так далее… Потом начинаешь работать по сценам.
Часто спрашивают: «Как Вы помните текст стольких спектаклей?» А он сам запоминается, сам. Редко приходится «зубрить».
Вот на съемочной площадке - «зубришь». Снял сцену и забыл. Следующую сцену учишь – снял и забыл. В театре же - постепенное освоение текста, логики… Потихоньку выстраиваешь взаимодействие с партнерами, режиссер что-то подсказывает… Сначала это схема, потом помаленьку роль обрастает «мясом», потом появляются «реснички», подробности, детальки. И смотришь – получился другой человек, другой характер.
Есть роли, которые настолько в тебе сидят, что их и повторять не надо. У меня был случай, когда я перед выходом не помнил, что я буду говорить. Я говорю партнеру: «Я не знаю, что я буду говорить – слова забыл!» Он мне: «Не волнуйся, сейчас выйдешь на сцену – заговоришь». И точно! Делаю шаг, и говорю то, что нужно.
Педагогическое
- В чем особенности работы со студентами в ГИТИСе?
Самая важная особенность — нужно иметь колоссальное терпение, которого у меня уже нет. Поэтому я дал себе зарок, что это уже последний выпуск. Сейчас они дипломный спектакль сделают, и все, я свою педагогическую деятельность в таком формате завершу.
Люди настолько сыты, настолько не готовы и не хотят учиться. Исключения - 5 человек из 27.
Я считаю, что абитуриенты, поступающие в театральный, во многом поизносились: не тот эмоциональный ряд, воображение не то. Возможно, на некоторых сказалась армия, или родители ими не занимались. Самое поразительное– это то, что у многих студентов театральных вузов очень узкий кругозор. В музеи не ходят, в театры не ходят, книг вообще не читают.
Когда работаешь с молодежью, надо понемногу откусывать этот «кусочек сыра», не сразу. Бывают ошибки. Бывает, на втором курсе студенту такую роль дадут, что крышу сносит. Студент начинает думать, что он уже артист, что он нужен всем… А к четвертому курсу он вообще никто, потому что у него уже башню снесло… рефлексы не те, ничего не соображает, думать не умеет, учить не может.
Я считаю, что гибель сегодняшнего театра – явная, и заключается, прежде всего, в отсутствии профессионального воспитания в театральных институтах. Это первый мощный удар по профессиональному театру.
- Существует статистика, что в театральные вузы идет больше девушек, чем молодых людей…
Это большая трагедия! Дело в том, что мужских ролей всегда больше пишется, чем женских. А женский состав в некоторых театрах в два-три раза превышает мужской. Вот они, мужики, и ходят королями поэтому, позволяют себе лишнего…
Я знаю труппы, где около сотни человек, хотя не нужно больше 40 … 30% таких трупп - это женский «балласт». У этих дам есть машины, богатые мужья, и их устраивают эти 8-16 тысяч рублей. Зато они числятся в труппе и могут говорить: «Я - артистка такого-то театра»…
- Много ли выпускников театральных вузов работают по профессии?
Меньшинство. Почти никто не работает. Все занято «балластом», о котором я только что говорил.
Мы каждый год смотрим вот в театре курсы. И за все время, что я здесь работал (а это почти 10 лет), я видел только два курса, которые сами по себе интересны. Это курс Грамматикова из ВГИКа и щепкинский курс, которым руководил Соломин.
Лунное
- Как складываются отношения в «лунном» коллективе?
Замечательный коллектив. И я очень комфортно себя в нем чувствую.
Если говорить о профессиональных делах, то лучше всего меньше указывать партнеру. Для этого есть режиссер, ему виднее.
- А у вас здесь есть друзья или только коллеги?
За всю мою жизнь найдется три-четыре человека, с которыми я мог бы быть душа в душу, которым бы я мог доверить, простите, даже себя голого. А так, хорошие ровные отношения, приветливые. Целуемся… мужчины с мужчинами, с женщинами…тут как дом. Общий буфет, общие гримерки, общие запахи, общие спектакли… очень хорошо!
[b]- Вы совершаете перед спектаклем какие-нибудь обряды?[/b]
У нас перед спектаклем все берутся кулак в кулак, рука к руке, и: «Ву-ву-ву-шааа…». Взбодрились и пошли на сцену.
Есть артисты, которые перед тем, как публика зайдет, что-то на сцене шамянят. Я считаю, что обряды перед спектаклем - это очень полезно, потому что это сосредотачивает и дает возможность отключиться от той жизни повседневной, которая нас выбивает из внутренней колеи.
Личное
- Вы ходите в качестве зрителя в кино или театры?
С удовольствием хожу в театры и кино, с большим удовольствием. Но выборочно. Я слежу за тем, что происходит на международных кинофестивалях. Буквально на днях посмотрел фильм американский с Мэлом Гибсоном «Бобер» и посмотрел «Как это делается» с Джессикой Паркер. Рядовые фильмы. Я еще не посмотрел «Елену» Звягинцева и «Фауста» Сокурова. Посмотрю обязательно, если не в кинотеатре, то на диске точно.
В этом году я выпускаю 4 спектакля как режиссер, мне пока не до Звягинцева. Я понимаю, что такое Звягинцев: фильм начинается, и через 10 минут я уже засыпаю… Я вижу в нем вторичность, связанную с Тарковским. Но тогда, в 70-е годы, это было открытие. Сейчас это уже закрытие.
Глядя на некоторых режиссеров, возникает ощущение, что они не знают ни историю кино, ни историю театра, ни историю режиссуры.
Часто так получается, что я смотрю вещь, а через некоторое время оказывается, что она «скандальная». «Дядя Ваня» театра Вахтангова, например. Я был на премьере, а потом выяснилось, что этот спектакль стал лауреатом многих премий. Это первый спектакль в моей жизни по Чехову, где я хохотал.
Если эмоционально не берет, если только сидишь и думаешь - это не произведение искусства, это социология, это констатация факта или заигрывание на теме.
- Говорят, что настоящий артист всегда в кого-нибудь влюблен. Это так?
Это индивидуально. Если я в кого-нибудь влюблен, я, как это ни парадоксально, не смогу на сцене любовь играть. Я никогда не смог бы играть с человеком в любовь, если я знаю его в разных любовных ситуациях.
- Как Вы относитесь к тому, что режиссеры сами снимаются в своих фильмах?
Плохо. Актер и режиссер - это разные профессии. Режиссер создает некий общий мир, а артист ис-пол-ня-ет. И если ты не можешь исполнять и не хочешь исполнять чужую волю, иди в режиссуру или ставь себе моно-спектакль.
Сергей Бондарчук снимался в своих картинах («Войне и мире», «Судьбе человека»)… Но у него были крепкие режиссеры рядом. Анатолий Чемодуров, например. Они работали с ним как с артистом.
У нас есть один спектакль, где я играю с человеком, который является вторым режиссером. С ним невозможно играть! Он все время наблюдает за нами вместо того, чтобы заниматься своей ролью. Ему иногда приходится говорить: «Слушай, займись-ка собой в конце то концов, а не нами».
- Существует мнение, что сериалы – это некий ширпотреб. Согласны ли Вы с этим?
Абсолютно верно, в основном, это и есть ширпотреб. Другими словами — «мыло». Многие говорят, что сейчас по телевизору абсолютно нечего смотреть… кто-то кого-то убил, кто-то кого-то отравил, кто-то делит дачу, квартиру, бриллианты. Все это примитив жуткий! Но это все закончится. Обязательно должно закончиться, потому что товар не будет востребован.
Я считаю, что телевизор лет через 15-20 и вовсе исчезнет. Все будут иметь ноутбуки — в них будет и кино, и телевизор, и телефон, и информационный центр...
- Остается ли у вас время на что-нибудь еще, кроме театра, кино и преподавательской деятельности?
Вы знаете, я столько ставлю, играю, снимаюсь, езжу, провожу мастер-классы… Одно желание – выспаться. Желание это, конечно, не всегда исполняется. Но я могу заснуть в любой момент и в любой момент, в любое время суток, проснуться. Научился.
Мария Ипполитова
Катерина Новикова