Вступительное слово (От автора)
Мне иногда кажется, что эпоха, которую переживает сегодняшний мировой кинематограф, напоминает время увлечения романтизмом в литературе. Ошеломляющий успех «Аватара» (Дж.Кэмерон) и хорошее, если не сказать – восторженное отношение публики к «Алисе в стране чудес» Т.Бертона лишь подтверждают мои слова. Современный зритель требует зрелищ, ярких красок, возможности «погрузиться» в фильм, которую предоставляет модный формат 3D. Все это красиво, интересно, волнующе, однако я твердо убеждена, что «романтизм» вполне безобидно может соседствовать с «реализмом». Наверное, мою точку зрения разделили бы и режиссеры, но не зрители. Реакция на последние картины с философским уклоном, прямо скажем, удручающая. Вниманием обошли и «Ивана Грозного» и «Чудо» и, наконец, «Кандагар», который был вовсе не так уж плох, как можно себе представить по реакции публики. Конечно, читатели вольны возразить, мол, российский кинематограф в глубоком кризисе, и вышеперечисленные фильмы не соответствуют вкусам россиян, соглашусь, но ведь и зарубежные картины «со смыслом» тоже скупо поставляются в наши кинотеатры.
Думаю, чтобы научиться воспринимать не только захватывающий сюжет, но и внутреннюю философию, которую несет в себе фильм, полезно вспомнить шедевры гениев кинематографа XX в. Многие картины нельзя трактовать однозначно, и у каждого зрителя рождается свое личное мнение, но именно в этом и состоит талант режиссеров, о которых мы вспомним в этой рубрике. Итак, вперед!
Ингмар Бергман и Виктор Шёстрём на съемках «Земляничной поляны»
Жизнь во снах
Первый фильм, с которым мне бы хотелось вас познакомить, а кому-то просто напомнить о том, что такая картина существует – это «Земляничная поляна», одно из лучших творений знаменитого шведского режиссера театра и кино Ингмара Бергмана. В своей книге, «Картины», режиссер определил «Земляничную поляну» в цикл «Сны. Сновидец». По его словам, он сам жил во снах и фантазиях, лишь изредка навещая реальность.
Бергман всегда создавал очень личные фильмы, затрагивал самые интимные стороны своей биографии, но здесь он коснулся не только своей жизни, а и рассказал о родителях, с которыми у режиссера на протяжении многих лет были напряженные отношения.
«Я создал плохие фильмы, близкие моему сердцу, - признается Бергман в очередной своей книге. – И объективно хорошие фильмы, которые мне безразличны»
Сюжет картины самый обычный: пожилой профессор вместе со своей невесткой, гостившей у него, отправляется в другой город на церемонию награждения в честь пятидесятилетия врачебной практики. На пути доктора Борга встречаются люди, в которых он видит себя на той или иной стадии жизни. Чем-то эта история напоминает первую часть «Рождественской песни в прозе» Ч.Диккенса, когда главный герой, скряга Скрудж, попадает в свое прошлое, с помощью призрака Прошлого Рождества. Гениальному Бергману не понадобилось даже придумывать волшебного посредника для связи прошлых и настоящих событий в жизни героя, все совершается благодаря сну. При этом зритель в итоге даже забывает, что это лишь сон, что никакой мистики в картине нет, и видимые сейчас события - внутренний голос профессора, буквально кричащий об ужасе его отношений к близким людям, о тщетности затворнической жизни. Но этот голос герой пока не слышит. Кстати, имя у профессора тоже говорящее: Исаак Борг = Is (лед) Borg (крепость) (швед.). В одном из своих интервью Бергман говорил, что совпадение с именем произошло случайно, что он уже позже понял, как удачно назвал героя. На самом деле это неправда. Будучи еще молодым, знаменитый режиссер вообще говорил журналистам много неправды, однако он же отличался и текучестью взглядов, и позже изменил свою позицию.
Кстати, благодаря этой «текучести», а также постоянной работе над собой, и страха собственных штампов, Бергман никогда не создавал «бергмановские» фильмы. Все его картины не похожи друг на друга, он старался избежать проявления его собственного подчерка. Подобное явление – феномен в кинематографе, даже Ф.Феллини в конце жизни не избежал участи создания истинно «феллинивских» фильмов.
Но вернемся непосредственно к «Земляничной поляне». По задумке Бергмана, В.Шёстрём, сыгравший профессора Борга, должен был показать на экране характер отца режиссера. Но получилось так, что главный герой воплощает внутренний мир самого создателя этой истории, еще довольно молодого, (на момент создания картины Бергману было 38 лет), очень талантливого, но уже крайне одинокого.
Поэтому неудивительно, что в сны Борга автор вкладывает собственные сновидения. И катафалк, с выпавшим гробом, и проваленный экзамен, и страшная сцена с женой, изменяющей у него на глазах – все это, если верить исповеди в «Картинах», было в голове у самого автора. Однако маленькую частичку себя он вложил и в сына Борга, Эвальда. Этот человек, как и сам Бергман, осознавал, что был нежеланным ребенком, родившимся во время «психического и физического кризиса». К отцу Эвальд относится вежливо и холодно, руководствуясь теми же принципами, по которым был воспитан.
За внешней холодностью героев кроются глубокие противоречивые чувства: Борг начинает понимать, насколько жесток он был с близкими людьми, и его воспоминания о Саре (кузине, собиравшейся за него замуж) показывают, что во времена юности в нем горела искорка жизни, любви и надежды; что же касается холодного как айсберг Эвальда – полной копии своего отца, то его проявления настоящего чувства вылилось в отношении к жене (уже в конце фильма он признается отцу, что попросил ее остаться, и не просто потому что не может жить один, но потому что не может жить без нее).
Перейдя на взаимоотношения отца и сына, мы плавно приблизились к «реальной» линии сюжета, здесь, как во снах или воспоминаниях идут как прямые указания на жизненные ошибки профессора Борга, так и косвенные, но которые главный герой отлично понимает. Бергман вводит в картину две совершенно разные группы людей: молодежь (девушка и два парня) и семейную чету. Обе эти группы отражают, одна – молодость и горячность, причем молодые люди – точное воплощение самого Борга, один – пылкий романтик, другой – пытливый ученый. Другая группа – это холод, нелюбовь и «смерть при жизни». Встреча с каждой из этих групп производит на Борга исключительное впечатление, что в конце «открывает ему глаза» на существующую реальность. Удивительно, но «просветление» профессора Борга, его разговор с сыном и трогательное общение с невесткой Бергман успел передать за несколько минут до окончания фильма.
Конец «Земляничной поляны» - это не просто happy end, это исход многих переживания за судьбы героев: до последних сцен было неясно, успеет ли Берг перевоплотиться, или автор оставит трагический финал, показав всю несостоятельность уходящей жизни.
Ингмар Бергман говорил, что этой картиной «взывал к родителям: увидьте меня, поймите и – если можете, простите». Неслучайно, в конце картины Сара ведет Исаака Борга через земляничную поляну его детства, к озеру, где на другом берегу на Борга смотрят его отец и мать.
Раиса Ханукаева
Мне иногда кажется, что эпоха, которую переживает сегодняшний мировой кинематограф, напоминает время увлечения романтизмом в литературе. Ошеломляющий успех «Аватара» (Дж.Кэмерон) и хорошее, если не сказать – восторженное отношение публики к «Алисе в стране чудес» Т.Бертона лишь подтверждают мои слова. Современный зритель требует зрелищ, ярких красок, возможности «погрузиться» в фильм, которую предоставляет модный формат 3D. Все это красиво, интересно, волнующе, однако я твердо убеждена, что «романтизм» вполне безобидно может соседствовать с «реализмом». Наверное, мою точку зрения разделили бы и режиссеры, но не зрители. Реакция на последние картины с философским уклоном, прямо скажем, удручающая. Вниманием обошли и «Ивана Грозного» и «Чудо» и, наконец, «Кандагар», который был вовсе не так уж плох, как можно себе представить по реакции публики. Конечно, читатели вольны возразить, мол, российский кинематограф в глубоком кризисе, и вышеперечисленные фильмы не соответствуют вкусам россиян, соглашусь, но ведь и зарубежные картины «со смыслом» тоже скупо поставляются в наши кинотеатры.
Думаю, чтобы научиться воспринимать не только захватывающий сюжет, но и внутреннюю философию, которую несет в себе фильм, полезно вспомнить шедевры гениев кинематографа XX в. Многие картины нельзя трактовать однозначно, и у каждого зрителя рождается свое личное мнение, но именно в этом и состоит талант режиссеров, о которых мы вспомним в этой рубрике. Итак, вперед!
Ингмар Бергман и Виктор Шёстрём на съемках «Земляничной поляны»
Жизнь во снах
Первый фильм, с которым мне бы хотелось вас познакомить, а кому-то просто напомнить о том, что такая картина существует – это «Земляничная поляна», одно из лучших творений знаменитого шведского режиссера театра и кино Ингмара Бергмана. В своей книге, «Картины», режиссер определил «Земляничную поляну» в цикл «Сны. Сновидец». По его словам, он сам жил во снах и фантазиях, лишь изредка навещая реальность.
Бергман всегда создавал очень личные фильмы, затрагивал самые интимные стороны своей биографии, но здесь он коснулся не только своей жизни, а и рассказал о родителях, с которыми у режиссера на протяжении многих лет были напряженные отношения.
«Я создал плохие фильмы, близкие моему сердцу, - признается Бергман в очередной своей книге. – И объективно хорошие фильмы, которые мне безразличны»
Сюжет картины самый обычный: пожилой профессор вместе со своей невесткой, гостившей у него, отправляется в другой город на церемонию награждения в честь пятидесятилетия врачебной практики. На пути доктора Борга встречаются люди, в которых он видит себя на той или иной стадии жизни. Чем-то эта история напоминает первую часть «Рождественской песни в прозе» Ч.Диккенса, когда главный герой, скряга Скрудж, попадает в свое прошлое, с помощью призрака Прошлого Рождества. Гениальному Бергману не понадобилось даже придумывать волшебного посредника для связи прошлых и настоящих событий в жизни героя, все совершается благодаря сну. При этом зритель в итоге даже забывает, что это лишь сон, что никакой мистики в картине нет, и видимые сейчас события - внутренний голос профессора, буквально кричащий об ужасе его отношений к близким людям, о тщетности затворнической жизни. Но этот голос герой пока не слышит. Кстати, имя у профессора тоже говорящее: Исаак Борг = Is (лед) Borg (крепость) (швед.). В одном из своих интервью Бергман говорил, что совпадение с именем произошло случайно, что он уже позже понял, как удачно назвал героя. На самом деле это неправда. Будучи еще молодым, знаменитый режиссер вообще говорил журналистам много неправды, однако он же отличался и текучестью взглядов, и позже изменил свою позицию.
Кстати, благодаря этой «текучести», а также постоянной работе над собой, и страха собственных штампов, Бергман никогда не создавал «бергмановские» фильмы. Все его картины не похожи друг на друга, он старался избежать проявления его собственного подчерка. Подобное явление – феномен в кинематографе, даже Ф.Феллини в конце жизни не избежал участи создания истинно «феллинивских» фильмов.
Но вернемся непосредственно к «Земляничной поляне». По задумке Бергмана, В.Шёстрём, сыгравший профессора Борга, должен был показать на экране характер отца режиссера. Но получилось так, что главный герой воплощает внутренний мир самого создателя этой истории, еще довольно молодого, (на момент создания картины Бергману было 38 лет), очень талантливого, но уже крайне одинокого.
Поэтому неудивительно, что в сны Борга автор вкладывает собственные сновидения. И катафалк, с выпавшим гробом, и проваленный экзамен, и страшная сцена с женой, изменяющей у него на глазах – все это, если верить исповеди в «Картинах», было в голове у самого автора. Однако маленькую частичку себя он вложил и в сына Борга, Эвальда. Этот человек, как и сам Бергман, осознавал, что был нежеланным ребенком, родившимся во время «психического и физического кризиса». К отцу Эвальд относится вежливо и холодно, руководствуясь теми же принципами, по которым был воспитан.
За внешней холодностью героев кроются глубокие противоречивые чувства: Борг начинает понимать, насколько жесток он был с близкими людьми, и его воспоминания о Саре (кузине, собиравшейся за него замуж) показывают, что во времена юности в нем горела искорка жизни, любви и надежды; что же касается холодного как айсберг Эвальда – полной копии своего отца, то его проявления настоящего чувства вылилось в отношении к жене (уже в конце фильма он признается отцу, что попросил ее остаться, и не просто потому что не может жить один, но потому что не может жить без нее). Перейдя на взаимоотношения отца и сына, мы плавно приблизились к «реальной» линии сюжета, здесь, как во снах или воспоминаниях идут как прямые указания на жизненные ошибки профессора Борга, так и косвенные, но которые главный герой отлично понимает. Бергман вводит в картину две совершенно разные группы людей: молодежь (девушка и два парня) и семейную чету. Обе эти группы отражают, одна – молодость и горячность, причем молодые люди – точное воплощение самого Борга, один – пылкий романтик, другой – пытливый ученый. Другая группа – это холод, нелюбовь и «смерть при жизни». Встреча с каждой из этих групп производит на Борга исключительное впечатление, что в конце «открывает ему глаза» на существующую реальность. Удивительно, но «просветление» профессора Борга, его разговор с сыном и трогательное общение с невесткой Бергман успел передать за несколько минут до окончания фильма.
Конец «Земляничной поляны» - это не просто happy end, это исход многих переживания за судьбы героев: до последних сцен было неясно, успеет ли Берг перевоплотиться, или автор оставит трагический финал, показав всю несостоятельность уходящей жизни.
Ингмар Бергман говорил, что этой картиной «взывал к родителям: увидьте меня, поймите и – если можете, простите». Неслучайно, в конце картины Сара ведет Исаака Борга через земляничную поляну его детства, к озеру, где на другом берегу на Борга смотрят его отец и мать.
Раиса Ханукаева