Надо сказать, что я прочитала в интернете только один отзыв об этом спектакле – и сразу решила пойти. Я имею в виду ту самую рецензию Шендеровой, которая заканчивается словами: «Нынешнюю премьеру Мирзоева стоило бы писать на тот же манер: «И(вонна)». Потому что с «и» начинаются такие актуальные слова, без которых нашу российскую действительность сегодня не опишешь: Истребление Иного и Инакомыслящего». То есть я шла на спектакль, абсолютно ничего о нём не зная (даже распределения ролей!); зато слово «комедия» на афише очень сильно насторожила.
Никакая это, конечно, не комедия.
Это в той же степени комедия, как, скажем, «Носороги» Ионеско. Поначалу кажется – бред. Потом делаешь пометку в блокноте: «Ивонна=Я».
Спектакль бесподобно-красив. Оформлением, световым решением, музыкой Латенаса, финальной сценой, пластикой (это какая-то отдельная глава как будто). Прекрасный и страшный спектакль.
Кажется, кто-то решился говорить со сцены о том, с какой жестокостью можно столкнуться. «Если она любит, можно с ней не церемониться». По сути, Ивонна (Мария Бердинских; в другом составе – Лиза Арзамасова) – это обычная девочка, которую почему-то принято считать «неудобной» (почему? Потому что она за несколько часов действия говорит всего-то слов пять? Потому что она любит слишком сильно? Или потому, что в общем понимании она лишена красоты, сексапильности, как говорит её тётка?). Когда Принц (Дмитрий Соломыкин) ради шутки берёт её во дворец как невесту, она никому не промолвит не слова, но в каждом выявит всё самое тёмное: королева жаждет плотских наслаждений, король с камергером вспоминают о былом убийстве. Принц разыгрывает шутку даже когда кажется, что он всё-таки благороден. Её пытают, её решают умертвить – сразу четыре человека, которым она ничего не сделала. И, конечно, она умирает. Конечно.
ПРИНЦ. Ну, хорошо! Извини, Кирилл, но вот что меня удивляет! Взгляни, ведь у нее даже нос пропорциональный. И нельзя сказать, что она ограниченная. И вообще, выглядит не хуже, чем многие девушки, которых мы знаем. Почему же над ними никто не издевается? Почему, скажите? Почему именно вы стали козлом, а точнее, козой отпущения? Почему так получилось?
ИВОННА (тихо). А так без конца. Так по кругу. (…) Так по кругу всегда каждый, все всегда... Это так всегда.
В 1938 году Гомбрович писал антифашистскую пьесу; в 2011 эта пьеса обретает вдруг личностное звучание. Я не побоюсь даже сказать – своего зрителя и героиню.
В спектакле Мирзоева Ивонна, кажется, инвалид детства (у Бердинских – просто «странная», но при этом и поразительно-красивая девушка, у Арзамасовой – почти калека); в пьесе – совсем нет. Как понять, в какой момент она становится такой? Оттого ли, что тётки ей упорно вдалбливают об её вопиющей несексапильности? Или по каким-то иным причинам? Может быть, оттого, что она инертна, не может дать сдачи, сказать в ответ резкость, поставить на место? Но ведь оказывается, что она – как стена, о которую все унижения разбиваются, тем самым приводя в бешенство всех.
Двор некоего королевства – место, где Ивонна необходима как никогда. Здесь готовы демонстративно облагодетельствовать просителя, но «рыба гниёт с головы» - доносы, убийства и пошлость в стенах дворца цветут бурным цветом, не имея на своём пути никаких препятствий. Здесь всё дозволено и Бога нет.
Так вот, Ивонна. Ивонна – взятая Принцем в невесты ради шутки, для короля и королевы – просто находка! Что-то скажет общество, как восхитится их поступком – ещё бы, взять ко двору блаженную! Вот только Ивонна оказывается здесь всем неудобной: она не делает реверансы перед царствующей четой, не выполняет никаких требований, не повинуется приказам, и самое страшное – она любит. Она любит Принца так, как только может полюбить человек, никогда любви не ведавший; и уж конечно, хрестоматийного испытания любовью такой человек не пройдёт никогда. Что удивительно, Принц просто так этого испытания тоже не снесёт: по всей видимости, быть любимым и ему в новинку – должно быть, раньше он слышал в свой адрес лишь слова лести, а не искренней любви:
«Если она меня любит, то я... то я, следовательно, ею любим... А если я ею любим, значит, я ее возлюбленный... Я существую в ней. Она заключила меня в себя. И я не вправе презирать ее... если она меня любит. Не вправе по-прежнему презирать ее здесь, если там, в ней, я ее возлюбленный. Ах, ведь я, собственно, всегда считал, что существую только здесь, сам по себе, сам в себе - а тут сразу - бац! Она поймала меня - и я оказался в ней, как в ловушке! Если я твой любимый, то не могу не любить тебя. Мне придется тебя полюбить... и я полюблю тебя...».
Из-за этого странного чувства «заключённости» в кого-то он и решается на убийство – но всё-таки не может вонзить в неё нож. Любимая сцена спектакля, которая решена почти что в хореографическом ключе: в какой-то момент никем не видимая Ивонна словно хватает воздух за спиной Принца, а он прогибается от этого, как под ударом.
«Слышишь, как она тяжко спит? Как страдальчески вздыхает? Как мучительно трудится внутри себя, как там, внутри, мы погружаемся в неё, и как она делает с нами все, что ей заблагорассудится - интересно, что она там над нами вытворяет, как на нас отыгрывается...»
Слаженный механизм личности и государства оказывается сломан. Мне на секундочку вспомнилась фраза из «Соляриса»: «Здесь, кажется, что-то с совестью». Ивонна – это, кажется, совесть. И замкнутая, невыпущенная искренность, которая доводит до исступления.
Когда человек неудобен, неприемлем, лучшим выходом является, конечно, убийство. Да. Так честнее – прекратить истязательства. Вот и Ивонну – убивают, хитрым способом, рыбной косточкой в горло. Как будто случайность – чтобы сотворить новую икону собственной политкорректности. Вот только лицемерить над телом продолжают всё так же. Зачем? Зачем продолжать, если она освободила их всех от этой необходимости? Некоторые люди хорошо делают, когда умирают - у других отпадает необходимость из себя что-то строить. Но не в этом королевстве - тут это стало уже нормой поведения.
Но – в этом спектакле есть надежда. По пьесе Принц в финале становится на колени, как и все; в спектакле он ложится рядом с Ивонной, обнимает её, может быть, умирает: такая маленькая надежда, что не всё ещё прогнило в человеке. Ведь не решился же он вонзить в неё нож собственноручно, правда? Ведь можно же ещё верить в лучшее, в то, что чужие слова, нравы и идеи (когда "аморальное становится нормой") не поставят на колени каждого?
Не преклонил колени – почему? Отчего? Не оттого ли, что он действительно полюбил её, смог полюбить, отважился, не потому ли, что он один лишь не прогнил ещё до мозга костей во всей этой лицемерной компании?
На это способны, кажется, лишь сказочные принцы. А как живётся какой-нибудь такой вот Ивонне в реальности – вот это, конечно, страшный вопрос...
Рита Паймакова
Никакая это, конечно, не комедия.
Это в той же степени комедия, как, скажем, «Носороги» Ионеско. Поначалу кажется – бред. Потом делаешь пометку в блокноте: «Ивонна=Я».
Спектакль бесподобно-красив. Оформлением, световым решением, музыкой Латенаса, финальной сценой, пластикой (это какая-то отдельная глава как будто). Прекрасный и страшный спектакль.
Кажется, кто-то решился говорить со сцены о том, с какой жестокостью можно столкнуться. «Если она любит, можно с ней не церемониться». По сути, Ивонна (Мария Бердинских; в другом составе – Лиза Арзамасова) – это обычная девочка, которую почему-то принято считать «неудобной» (почему? Потому что она за несколько часов действия говорит всего-то слов пять? Потому что она любит слишком сильно? Или потому, что в общем понимании она лишена красоты, сексапильности, как говорит её тётка?). Когда Принц (Дмитрий Соломыкин) ради шутки берёт её во дворец как невесту, она никому не промолвит не слова, но в каждом выявит всё самое тёмное: королева жаждет плотских наслаждений, король с камергером вспоминают о былом убийстве. Принц разыгрывает шутку даже когда кажется, что он всё-таки благороден. Её пытают, её решают умертвить – сразу четыре человека, которым она ничего не сделала. И, конечно, она умирает. Конечно.
ПРИНЦ. Ну, хорошо! Извини, Кирилл, но вот что меня удивляет! Взгляни, ведь у нее даже нос пропорциональный. И нельзя сказать, что она ограниченная. И вообще, выглядит не хуже, чем многие девушки, которых мы знаем. Почему же над ними никто не издевается? Почему, скажите? Почему именно вы стали козлом, а точнее, козой отпущения? Почему так получилось?
ИВОННА (тихо). А так без конца. Так по кругу. (…) Так по кругу всегда каждый, все всегда... Это так всегда.
В 1938 году Гомбрович писал антифашистскую пьесу; в 2011 эта пьеса обретает вдруг личностное звучание. Я не побоюсь даже сказать – своего зрителя и героиню.
В спектакле Мирзоева Ивонна, кажется, инвалид детства (у Бердинских – просто «странная», но при этом и поразительно-красивая девушка, у Арзамасовой – почти калека); в пьесе – совсем нет. Как понять, в какой момент она становится такой? Оттого ли, что тётки ей упорно вдалбливают об её вопиющей несексапильности? Или по каким-то иным причинам? Может быть, оттого, что она инертна, не может дать сдачи, сказать в ответ резкость, поставить на место? Но ведь оказывается, что она – как стена, о которую все унижения разбиваются, тем самым приводя в бешенство всех.
Двор некоего королевства – место, где Ивонна необходима как никогда. Здесь готовы демонстративно облагодетельствовать просителя, но «рыба гниёт с головы» - доносы, убийства и пошлость в стенах дворца цветут бурным цветом, не имея на своём пути никаких препятствий. Здесь всё дозволено и Бога нет.
Так вот, Ивонна. Ивонна – взятая Принцем в невесты ради шутки, для короля и королевы – просто находка! Что-то скажет общество, как восхитится их поступком – ещё бы, взять ко двору блаженную! Вот только Ивонна оказывается здесь всем неудобной: она не делает реверансы перед царствующей четой, не выполняет никаких требований, не повинуется приказам, и самое страшное – она любит. Она любит Принца так, как только может полюбить человек, никогда любви не ведавший; и уж конечно, хрестоматийного испытания любовью такой человек не пройдёт никогда. Что удивительно, Принц просто так этого испытания тоже не снесёт: по всей видимости, быть любимым и ему в новинку – должно быть, раньше он слышал в свой адрес лишь слова лести, а не искренней любви:
«Если она меня любит, то я... то я, следовательно, ею любим... А если я ею любим, значит, я ее возлюбленный... Я существую в ней. Она заключила меня в себя. И я не вправе презирать ее... если она меня любит. Не вправе по-прежнему презирать ее здесь, если там, в ней, я ее возлюбленный. Ах, ведь я, собственно, всегда считал, что существую только здесь, сам по себе, сам в себе - а тут сразу - бац! Она поймала меня - и я оказался в ней, как в ловушке! Если я твой любимый, то не могу не любить тебя. Мне придется тебя полюбить... и я полюблю тебя...».
Из-за этого странного чувства «заключённости» в кого-то он и решается на убийство – но всё-таки не может вонзить в неё нож. Любимая сцена спектакля, которая решена почти что в хореографическом ключе: в какой-то момент никем не видимая Ивонна словно хватает воздух за спиной Принца, а он прогибается от этого, как под ударом.
«Слышишь, как она тяжко спит? Как страдальчески вздыхает? Как мучительно трудится внутри себя, как там, внутри, мы погружаемся в неё, и как она делает с нами все, что ей заблагорассудится - интересно, что она там над нами вытворяет, как на нас отыгрывается...»
Слаженный механизм личности и государства оказывается сломан. Мне на секундочку вспомнилась фраза из «Соляриса»: «Здесь, кажется, что-то с совестью». Ивонна – это, кажется, совесть. И замкнутая, невыпущенная искренность, которая доводит до исступления.
Когда человек неудобен, неприемлем, лучшим выходом является, конечно, убийство. Да. Так честнее – прекратить истязательства. Вот и Ивонну – убивают, хитрым способом, рыбной косточкой в горло. Как будто случайность – чтобы сотворить новую икону собственной политкорректности. Вот только лицемерить над телом продолжают всё так же. Зачем? Зачем продолжать, если она освободила их всех от этой необходимости? Некоторые люди хорошо делают, когда умирают - у других отпадает необходимость из себя что-то строить. Но не в этом королевстве - тут это стало уже нормой поведения.
Но – в этом спектакле есть надежда. По пьесе Принц в финале становится на колени, как и все; в спектакле он ложится рядом с Ивонной, обнимает её, может быть, умирает: такая маленькая надежда, что не всё ещё прогнило в человеке. Ведь не решился же он вонзить в неё нож собственноручно, правда? Ведь можно же ещё верить в лучшее, в то, что чужие слова, нравы и идеи (когда "аморальное становится нормой") не поставят на колени каждого?
Не преклонил колени – почему? Отчего? Не оттого ли, что он действительно полюбил её, смог полюбить, отважился, не потому ли, что он один лишь не прогнил ещё до мозга костей во всей этой лицемерной компании?
На это способны, кажется, лишь сказочные принцы. А как живётся какой-нибудь такой вот Ивонне в реальности – вот это, конечно, страшный вопрос...
Рита Паймакова