Буквально вчера исполнилось 235 лет со дня рождения Уильяма Тернера – художника, поразившего своих далеких последователей и зрителей смелостью мысли, но непонятого и едва ли не высмеянного современными ему мэтрами искусства.
Уильям Тернер (1775–1851) был настоящим англичанином. Учился в Королевской академии в Лондоне; не достигнув тридцатилетнего возраста, стал академиком, а следом — профессором в академических классах. Приходил на чай по расписанию, вел себя с дамами как джентльмен, пускался в «сентиментальные путешествия» по Уэльсу и Европе, рисовал акварелью натурные романтические пейзажи, повсюду таскал за собой этюдник. При всем этом его репутация среди современников сомнительна. С одной стороны, академия и многочисленные почитатели восхищались его ранними готическими пейзажами в духе Лоррена, чувством цвета и свободным владением кистью. С другой - академия же стыдилась художника до того, что скрывала его особо выдающиеся картины, обманывая тем самым многочисленных поклонников. Уильям Тернер был настоящим сумасшедшим. Рисовал с натуры, но ощущал себя не английским романтическим пейзажистом вроде Констебля, а модернистом и визионером вроде Кандинского. Его поздние картины - чистой воды авангард, фактическая абстракция. Естественно, никто вовремя бедного отщепенца не понял: Малевич еще не родился, канон не отменил - последователей не нашлось. Пришлось ждать почти полвека, пока французские импрессионисты не изберут Тернера своим кумиром, найдя его живописную манеру весьма и весьма занятной. Вот и выходит, что розовые тени были придуманы еще задолго до рождения Э.Моне.
Свои работы художник завещал Великобритании, где они так и находятся практически все до единой и носу оттуда не кажут. В российских собраниях Тернера, соответственно, нет, но год назад прошла выставка в ГМИИ — это был единственный шанс увидеть его работы для тех, кто в Британии не был и пока не собирается.
Всю самобытность гения художника может продемонстрировать программная «Метель. Переход Ганнибала через Альпы» 1812 года, где мелкие фигуры пропадают под натиском стихии, заполняющей почти всю картину, центр работы заключен в любимый художником овал. С одной стороны, ни о каком натурализме тут и речи нет, с другой, сама метель написана удивительно точно, и взята Тернером из личных воспоминаний.
Или «Замок Норэм» 1845 года: растворяющиеся друг в друге разноцветные пятна - это современникам Тернера вообще не показывали, боялись разочаровать зрителей слишком свободной игрой цвета. Зато теперь зритель сплошь подготовленный, видевший и романтиков, и импрессионистов, и модернистов, и даже всяких «пост-пост». Пожалуй, лишь англичанина и сумасброда Тернера для полной картины мира и не хватает. Сейчас работы Тернера все больше называют романтическими, что с нашей точки зрения совершенно не правильно. Хотя обнаруживать, что тайное знание о самодостаточности цвета (без учета формы и сюжета) было известно кому-то двести лет назад до нашей главной гордости, авангарда, и даже до нашей второй по значимости гордости, собрания постимпрессионистов из Пушкинского музея, - непросто и даже как-то всерьез обидно.
Раиса Ханукаева
Уильям Тернер (1775–1851) был настоящим англичанином. Учился в Королевской академии в Лондоне; не достигнув тридцатилетнего возраста, стал академиком, а следом — профессором в академических классах. Приходил на чай по расписанию, вел себя с дамами как джентльмен, пускался в «сентиментальные путешествия» по Уэльсу и Европе, рисовал акварелью натурные романтические пейзажи, повсюду таскал за собой этюдник. При всем этом его репутация среди современников сомнительна. С одной стороны, академия и многочисленные почитатели восхищались его ранними готическими пейзажами в духе Лоррена, чувством цвета и свободным владением кистью. С другой - академия же стыдилась художника до того, что скрывала его особо выдающиеся картины, обманывая тем самым многочисленных поклонников. Уильям Тернер был настоящим сумасшедшим. Рисовал с натуры, но ощущал себя не английским романтическим пейзажистом вроде Констебля, а модернистом и визионером вроде Кандинского. Его поздние картины - чистой воды авангард, фактическая абстракция. Естественно, никто вовремя бедного отщепенца не понял: Малевич еще не родился, канон не отменил - последователей не нашлось. Пришлось ждать почти полвека, пока французские импрессионисты не изберут Тернера своим кумиром, найдя его живописную манеру весьма и весьма занятной. Вот и выходит, что розовые тени были придуманы еще задолго до рождения Э.Моне.
Свои работы художник завещал Великобритании, где они так и находятся практически все до единой и носу оттуда не кажут. В российских собраниях Тернера, соответственно, нет, но год назад прошла выставка в ГМИИ — это был единственный шанс увидеть его работы для тех, кто в Британии не был и пока не собирается.
Всю самобытность гения художника может продемонстрировать программная «Метель. Переход Ганнибала через Альпы» 1812 года, где мелкие фигуры пропадают под натиском стихии, заполняющей почти всю картину, центр работы заключен в любимый художником овал. С одной стороны, ни о каком натурализме тут и речи нет, с другой, сама метель написана удивительно точно, и взята Тернером из личных воспоминаний.
Или «Замок Норэм» 1845 года: растворяющиеся друг в друге разноцветные пятна - это современникам Тернера вообще не показывали, боялись разочаровать зрителей слишком свободной игрой цвета. Зато теперь зритель сплошь подготовленный, видевший и романтиков, и импрессионистов, и модернистов, и даже всяких «пост-пост». Пожалуй, лишь англичанина и сумасброда Тернера для полной картины мира и не хватает. Сейчас работы Тернера все больше называют романтическими, что с нашей точки зрения совершенно не правильно. Хотя обнаруживать, что тайное знание о самодостаточности цвета (без учета формы и сюжета) было известно кому-то двести лет назад до нашей главной гордости, авангарда, и даже до нашей второй по значимости гордости, собрания постимпрессионистов из Пушкинского музея, - непросто и даже как-то всерьез обидно.Раиса Ханукаева