Первое впечатление, произведенное премьерным спектаклем «Перед заходом солнца» в театре им. Ермоловой, было однозначным - скучно, нудно, несовременно, мелодраматично, надуманно.
Разберемся в отдельных деталях сюжета пьесы, представим себе некоторые сцены и образы постановки. Толпа светских людей отмечает день рождения высокоуважаемого пожилого человека. Перед зрителем торт, бокалы шампанского, полушепот, говор разных тональностей, искусственный, деланный смех. Герои обсуждают какие-то новости, хвалят в глаза почтенного старика, отдельные фразы сливаются в общем гаме.
Главный герой пьесы – именинник Маттиас Клаузен (в исполнении Владимира Андреева). Каждый слог героя произносится тихо, вяло, будто безэмоционально, с такой упавшей интонацией, что ставится под сомнение, что герою семьдесят лет, а не девяносто. Такой придирки к исполнению роли, может быть, и не возникло бы, если бы не сюжет – Маттиас влюбляется в совсем юную прекрасную леди, годившуюся бы ему во внучки, и при этом его психо-физическое состояние любовь почти не меняет: те же вялые речи, те же умирающие, но мечтательные интонации.
Взаимная и умопомрачительная в прямом смысле (по крайней мере, на взгляд тиранических детей Маттиаса) любовь героев подана на сцене немотивированно и неправдоподобно: сбивчивые обнимания, пронзительные возгласы и пафосные фразы признаний в любви. В чем же исток любви героев? Инкен Петерс (роль Екатерины Поповой) бедна, а состоятельный и щедрый Маттиас дарит ей дорогие подарки, от которых она не отказывается и которые её чрезвычайно радуют. Что ещё могло привлечь бедняжку к несчастному одинокому старику, непонятно. Наверное, волна тонких неосознанных чувств.
Утомительны показались десяти- и пятнадцатиминутные разбросанные диалоги остальных героев, будто застывших за распитием чая и шампанского. Среди зрителей кто зевал, кто обреченно вздыхал, кто почесывал уши в ожидании решительного театрального действия.
Удивляет полуравнодушный, несколько неопределённый образ матери Инкен, но не удивило развитие сюжета. Всё было более чем предсказуемо, ибо актеры двигались очень медленно, будто растягивая время, зачем-то раскрывали всю интригу в ходе действия, по несколько раз повторяли одни и те же фразы, однообразно махали руками, пытаясь хоть как-то размешать застоявшуюся «театральную воду». Во время второго акта спектакля к актерам появилось сочувствие, ибо старались, но узкие рамки постановки не способствовали проявлению актерского мастерства. Чувствительное юридическое лицо, которое всё боится сказать Маттиасу правду о приговоре его детей, самоотверженно именует себя его другом. И слезы, старческие крики беспомощности, бессилия, разбитых, несвершившихся мечтаний… Дети прокляты, кроме одного сына, который, увы, нам не показался настолько индивидуализированным, чтобы отметить его особую любовь к отцу заранее. Так что его сыновний неожиданный отказ подписывать акт о признании отца недееспособным, заставил немного недоумевать и ещё раз задуматься.
Наблюдая за зрительным залом, можно было легко заметить скучающе-недовольные лица молодых людей, небрежно развалившихся в креслах, и участвующие и даже будто сочувствующие лица пожилых, которых в зале оказалось, на счастье постановки, как и обыкновенно, в театре Ермоловой немало. Конец был определен ещё до конца первого акта как один из немногочисленных вариантов предполагаемых развязок.
Что касается декораций, то они показались довольно бледными, ординарными, как и весь спектакль. Музыкальное оформление Баха создавало некоторую атмосферу трагично-меланхоличного состояния главного героя, который так часто кричал: «Я не хочу уходить» и в таком же духе.
Единственная сцена, которая заставила немного содрогнуться заснувшее зрительское чувство – сцена разъезжающегося стола во время семейного обеда и внезапной вылившейся агрессии отца семейства. Но это единственный яркий символический образ, секрет которого лежит, всё-таки, на поверхности.
Подводя итоги, можем судить, что спектакль нацелен на особую аудиторию – тонко чувствующих людей пенсионного возраста, ибо молодая аудитория ещё, видимо, недосозрела до глубокого понимания таких мелодраматических незатейливых на первый взгляд вещей.
Нина Желнина
Разберемся в отдельных деталях сюжета пьесы, представим себе некоторые сцены и образы постановки. Толпа светских людей отмечает день рождения высокоуважаемого пожилого человека. Перед зрителем торт, бокалы шампанского, полушепот, говор разных тональностей, искусственный, деланный смех. Герои обсуждают какие-то новости, хвалят в глаза почтенного старика, отдельные фразы сливаются в общем гаме.
Главный герой пьесы – именинник Маттиас Клаузен (в исполнении Владимира Андреева). Каждый слог героя произносится тихо, вяло, будто безэмоционально, с такой упавшей интонацией, что ставится под сомнение, что герою семьдесят лет, а не девяносто. Такой придирки к исполнению роли, может быть, и не возникло бы, если бы не сюжет – Маттиас влюбляется в совсем юную прекрасную леди, годившуюся бы ему во внучки, и при этом его психо-физическое состояние любовь почти не меняет: те же вялые речи, те же умирающие, но мечтательные интонации.
Взаимная и умопомрачительная в прямом смысле (по крайней мере, на взгляд тиранических детей Маттиаса) любовь героев подана на сцене немотивированно и неправдоподобно: сбивчивые обнимания, пронзительные возгласы и пафосные фразы признаний в любви. В чем же исток любви героев? Инкен Петерс (роль Екатерины Поповой) бедна, а состоятельный и щедрый Маттиас дарит ей дорогие подарки, от которых она не отказывается и которые её чрезвычайно радуют. Что ещё могло привлечь бедняжку к несчастному одинокому старику, непонятно. Наверное, волна тонких неосознанных чувств.
Утомительны показались десяти- и пятнадцатиминутные разбросанные диалоги остальных героев, будто застывших за распитием чая и шампанского. Среди зрителей кто зевал, кто обреченно вздыхал, кто почесывал уши в ожидании решительного театрального действия.
Удивляет полуравнодушный, несколько неопределённый образ матери Инкен, но не удивило развитие сюжета. Всё было более чем предсказуемо, ибо актеры двигались очень медленно, будто растягивая время, зачем-то раскрывали всю интригу в ходе действия, по несколько раз повторяли одни и те же фразы, однообразно махали руками, пытаясь хоть как-то размешать застоявшуюся «театральную воду». Во время второго акта спектакля к актерам появилось сочувствие, ибо старались, но узкие рамки постановки не способствовали проявлению актерского мастерства. Чувствительное юридическое лицо, которое всё боится сказать Маттиасу правду о приговоре его детей, самоотверженно именует себя его другом. И слезы, старческие крики беспомощности, бессилия, разбитых, несвершившихся мечтаний… Дети прокляты, кроме одного сына, который, увы, нам не показался настолько индивидуализированным, чтобы отметить его особую любовь к отцу заранее. Так что его сыновний неожиданный отказ подписывать акт о признании отца недееспособным, заставил немного недоумевать и ещё раз задуматься.
Наблюдая за зрительным залом, можно было легко заметить скучающе-недовольные лица молодых людей, небрежно развалившихся в креслах, и участвующие и даже будто сочувствующие лица пожилых, которых в зале оказалось, на счастье постановки, как и обыкновенно, в театре Ермоловой немало. Конец был определен ещё до конца первого акта как один из немногочисленных вариантов предполагаемых развязок.
Что касается декораций, то они показались довольно бледными, ординарными, как и весь спектакль. Музыкальное оформление Баха создавало некоторую атмосферу трагично-меланхоличного состояния главного героя, который так часто кричал: «Я не хочу уходить» и в таком же духе.
Единственная сцена, которая заставила немного содрогнуться заснувшее зрительское чувство – сцена разъезжающегося стола во время семейного обеда и внезапной вылившейся агрессии отца семейства. Но это единственный яркий символический образ, секрет которого лежит, всё-таки, на поверхности.
Подводя итоги, можем судить, что спектакль нацелен на особую аудиторию – тонко чувствующих людей пенсионного возраста, ибо молодая аудитория ещё, видимо, недосозрела до глубокого понимания таких мелодраматических незатейливых на первый взгляд вещей.
Нина Желнина