"Камень", Театр Наций, 14.03.2014.
Светящийся задник сцены, цвет которого постоянно менялся - становился из ярко-фиолетового зеленым, потом голубым, снова зеленым - невольно заставлял вспоминать традиционные декорации Роберта Уилсона, но вместо изощренной мозаики визуальных образов, причудливого танца загадочных фигур-кукол Филипп Григорьян показал историю, пугающую именно своей обыденностью, людей, страшных в своей обыкновенности. И переливающийся фон стал всего лишь киноэкраном, где мелькали кадры фамильной хроники.
Пьеса немецкого драматурга Мариуса фон Майенбурга "Камень" прослеживает историю немецкой семьи Хайзинг - ту, какой она сохранилась в преданиях и рассказах домочадцев, и ту, какой она была в реальности.
Три женщины - бабушка, дочь и внучка после падения Берлинской стены возвращаются в дом, принадлежавший им до вынужденного отъезда на запад. И, пока младшая пытается свыкнуться с новой для нее обстановкой, старшие погружаются в воспоминания.
Драматург выбирает пять точек на шкале времени, пять срезов - 1935, 1945, 1953, 1978, 1993. Одно и то же место действия – столовая с горделиво возвышающимся шкафом-комодом - воспроизведено на сцене пять раз, но обстановка отличается в зависимости от господствовавшей в соответствующий период моды. Шкафы, похожие на надгробия ушедшим эпохам, будто служат порталами в другие временные пласты, окружая уютный садик, зеленый газон с пышной клумбой рододендронов.
Калейдоскоп времен затейливо-сложен, действие легко переносится из одного десятилетия в другое, ответ на вопрос, заданный в 1953 году, может последовать через 40 лет, а фраза, начатая в 1993-ем, будет подхвачена в далеком 1935-ом. Между эпизодами нет пауз, они идут встык, как кадры в кинофильме.
Хайдрун (Ольга Баландина), уверенная в себе статная белокурая дама, на глазах превращается в любопытную девочку-почемучку с косами-баранками, ненамного младше ее собственной дочери Ханны (Лиза Арзамасова). А бабушка Вита (или Розвита), участвующая во всех фрагментах семейной хроники, предстает то трогательным созданием с седыми буклями в нежно-розовом платье и похожих на кукольные туфельках, то хваткой молодой дамочкой с цепким взглядом, легко приспосабливающейся к обстоятельствам и не упускающей своей выгоды. Потрясающая Анна Галинова переключается из одного возраста в другой за считанные секунды: стянув седой парик и набросив фату, предстала юной невестой, накинула шаль и легкомысленную шляпку и обернулась уже молодой супругой, приценивающейся к новому жилью, а через несколько минут опять заковыляла, сгорбившись.
Слова выживающей из ума, заговаривающейся Виты проливают свет на тайны прошлого. Дедушка Вольфганг (Кирилл Вытоптов), который якобы приобрел дом у своего начальника-еврея Шварцмана, чтобы помочь его семье на вырученные деньги сбежать в Америку, на самом деле был убежденным нацистом, сдавшим доверившегося ему человека отряду штурмовиков и благодаря этому получившим дом за бесценок. И он вовсе не был случайно застрелен, когда приветствовал занимавших город русских солдат-освободителей, но покончил с собой, оставив записку, где последними словами были «Хайль, Гитлер!» Вита же до сих пор прячет свой нацистский значок, и в ее помутненном сознании он сделался орденом за заслуги перед республикой, а погибшая Киса-Кларисса Шварцман (Марьяна Кирсанова), чье хрупкое фарфоровое изящество, медлительно-певучая речь и лениво-томная грация движений напоминают о дивах немого кино, - лучшей подругой.
Многослойные метафоры пронизывают ткань спектакля, соединяя разные времена. Значок-свастика надевается на винтовой вал и превращается в нож мясорубки, через которую Вита прокручивает фарш с той же спокойной решительностью, с какой ее товарищи по партии перемололи в концлагерях в пыль сотни тысяч инакомыслящих и инаковерцев.
Фата невесты взовьется на ветру белым флагом, вывешенным в знак капитуляции, а затем опустится погребальный саваном.
Метафорой груза грехов, замалчиваемого прошлого становится булыжник, который бросили в окно дома Хайзингов в 1935 году, полагая, что там еще живут евреи. Бережно сохраняемый в семье, он послужил краеугольным камнем красивой легенды о дедушке-герое, достойном образце для подражания для единственной внучки.
Режиссер материализует сам процесс создания легенды: словно перешагнув границу из 1953-го в 1945-й, уже сорокалетняя жена обхватывает безжизненное тело мужа, и, как кукловод, двигает его руками, изображая предназначенное победителям приветствие, а дочь аккуратно наливает изображающий кровь кетчуп в тарелку, куда рухнет лицом самоубийца.
Но как облетает краска со стен дома, обнажая его остов, так и память человеческая дряхлеет, и сквозь образовавшиеся в ней дыры начинает просачиваться истина. Благостная сказка, сочиненная Витой, оборачивается мрачным кошмаром, а возвращение потерянного рая погружением в ад, и камень, нацеленный в деда, рикошетит спустя почти 60 лет по внучке.
Спектакль завершается отчаянным криком узнавшей правду Ханны, воплем боли, отчаяния, стыда. Если бабушка постепенно погружается в спасительное безумие, то внучке теперь предстоит нести камень дальше на своих плечах.
Светлана Спиридонова
Светящийся задник сцены, цвет которого постоянно менялся - становился из ярко-фиолетового зеленым, потом голубым, снова зеленым - невольно заставлял вспоминать традиционные декорации Роберта Уилсона, но вместо изощренной мозаики визуальных образов, причудливого танца загадочных фигур-кукол Филипп Григорьян показал историю, пугающую именно своей обыденностью, людей, страшных в своей обыкновенности. И переливающийся фон стал всего лишь киноэкраном, где мелькали кадры фамильной хроники.
Пьеса немецкого драматурга Мариуса фон Майенбурга "Камень" прослеживает историю немецкой семьи Хайзинг - ту, какой она сохранилась в преданиях и рассказах домочадцев, и ту, какой она была в реальности.
Три женщины - бабушка, дочь и внучка после падения Берлинской стены возвращаются в дом, принадлежавший им до вынужденного отъезда на запад. И, пока младшая пытается свыкнуться с новой для нее обстановкой, старшие погружаются в воспоминания.
Драматург выбирает пять точек на шкале времени, пять срезов - 1935, 1945, 1953, 1978, 1993. Одно и то же место действия – столовая с горделиво возвышающимся шкафом-комодом - воспроизведено на сцене пять раз, но обстановка отличается в зависимости от господствовавшей в соответствующий период моды. Шкафы, похожие на надгробия ушедшим эпохам, будто служат порталами в другие временные пласты, окружая уютный садик, зеленый газон с пышной клумбой рододендронов.
Калейдоскоп времен затейливо-сложен, действие легко переносится из одного десятилетия в другое, ответ на вопрос, заданный в 1953 году, может последовать через 40 лет, а фраза, начатая в 1993-ем, будет подхвачена в далеком 1935-ом. Между эпизодами нет пауз, они идут встык, как кадры в кинофильме.
Хайдрун (Ольга Баландина), уверенная в себе статная белокурая дама, на глазах превращается в любопытную девочку-почемучку с косами-баранками, ненамного младше ее собственной дочери Ханны (Лиза Арзамасова). А бабушка Вита (или Розвита), участвующая во всех фрагментах семейной хроники, предстает то трогательным созданием с седыми буклями в нежно-розовом платье и похожих на кукольные туфельках, то хваткой молодой дамочкой с цепким взглядом, легко приспосабливающейся к обстоятельствам и не упускающей своей выгоды. Потрясающая Анна Галинова переключается из одного возраста в другой за считанные секунды: стянув седой парик и набросив фату, предстала юной невестой, накинула шаль и легкомысленную шляпку и обернулась уже молодой супругой, приценивающейся к новому жилью, а через несколько минут опять заковыляла, сгорбившись.
Слова выживающей из ума, заговаривающейся Виты проливают свет на тайны прошлого. Дедушка Вольфганг (Кирилл Вытоптов), который якобы приобрел дом у своего начальника-еврея Шварцмана, чтобы помочь его семье на вырученные деньги сбежать в Америку, на самом деле был убежденным нацистом, сдавшим доверившегося ему человека отряду штурмовиков и благодаря этому получившим дом за бесценок. И он вовсе не был случайно застрелен, когда приветствовал занимавших город русских солдат-освободителей, но покончил с собой, оставив записку, где последними словами были «Хайль, Гитлер!» Вита же до сих пор прячет свой нацистский значок, и в ее помутненном сознании он сделался орденом за заслуги перед республикой, а погибшая Киса-Кларисса Шварцман (Марьяна Кирсанова), чье хрупкое фарфоровое изящество, медлительно-певучая речь и лениво-томная грация движений напоминают о дивах немого кино, - лучшей подругой.
Многослойные метафоры пронизывают ткань спектакля, соединяя разные времена. Значок-свастика надевается на винтовой вал и превращается в нож мясорубки, через которую Вита прокручивает фарш с той же спокойной решительностью, с какой ее товарищи по партии перемололи в концлагерях в пыль сотни тысяч инакомыслящих и инаковерцев.
Фата невесты взовьется на ветру белым флагом, вывешенным в знак капитуляции, а затем опустится погребальный саваном.
Метафорой груза грехов, замалчиваемого прошлого становится булыжник, который бросили в окно дома Хайзингов в 1935 году, полагая, что там еще живут евреи. Бережно сохраняемый в семье, он послужил краеугольным камнем красивой легенды о дедушке-герое, достойном образце для подражания для единственной внучки.
Режиссер материализует сам процесс создания легенды: словно перешагнув границу из 1953-го в 1945-й, уже сорокалетняя жена обхватывает безжизненное тело мужа, и, как кукловод, двигает его руками, изображая предназначенное победителям приветствие, а дочь аккуратно наливает изображающий кровь кетчуп в тарелку, куда рухнет лицом самоубийца.
Но как облетает краска со стен дома, обнажая его остов, так и память человеческая дряхлеет, и сквозь образовавшиеся в ней дыры начинает просачиваться истина. Благостная сказка, сочиненная Витой, оборачивается мрачным кошмаром, а возвращение потерянного рая погружением в ад, и камень, нацеленный в деда, рикошетит спустя почти 60 лет по внучке.
Спектакль завершается отчаянным криком узнавшей правду Ханны, воплем боли, отчаяния, стыда. Если бабушка постепенно погружается в спасительное безумие, то внучке теперь предстоит нести камень дальше на своих плечах.
Светлана Спиридонова