Однажды ночью, пару недель назад, мне приснился сон, как я гуляла во дворе со своим псом, там же где и всегда. Все было, как обычно за исключением того, что пес шел на задних лапах и разговаривал со мной. Он пытался вылезти из ошейника (как всегда) и просил отпустить его. "Отпусти меня, Лада. Я все равно к вам вернусь". "Точно вернешься?" - переспросила его я. "Точно вернусь".
Золотистый лабрадор ретривер Арчи появился в нашей семье почти три года назад. Точнее нет, не золотистый – золотой. Родом он из далекой страны Перу, там моя сестра, будучи в командировке, взяла его еще совсем маленьким комочком. С первых моментов своей жизни он доставлял больше радости, чем хлопот. Через год он вместе с сестрой пересек океан и приземлился в Москве. Я помню, как мы впервые увидели его: он был в огромной пластмассовой клетке, предназначенной для перевоза животных. Тогда он был немного сонный и не сразу понял, что оказался на другом конце мира, на другом материке. И это был последний раз, когда мы видели его сонным. Я помню, как мы ехали с ним в машине в первый раз, я гладила его голову и думала: «Какой же красивый и спокойный пес». И, наверное, тогда он не мог представить, что обретет здесь, в России настоящую семью.
С момента, когда Арчи впервые зашел в нашу квартиру, в жизни каждого из нас началась новая жизнь. Из аэропорта мы приехали поздно вечером и всю ночь разбирали вещи. Было так непривычно… Непривычно видеть сестру после двух лет командировки, а теперь еще вместе с собакой. Непривычны были все эти миски, поводки, ошейники, коврик в гостиной. Тут же повсюду появились белые волосы: на диванах, кроватях, одежде. Всю ночь я фотографировала его, на меня словно напала какая-то жадность, я боялась упустить хотя бы один момент его присутствия рядом.
Помню, как пришлось впервые оставить его дома в одиночестве. Это было на следующий день после его прилета в Москву. Я закрывала дверь и слышала, как он заскулил. Мое сердце обливалось кровью в тот момент. Тогда я подумала, что, наверно, он нас уже полюбил, раз не хочет отпускать.
Мы все вообще не очень были уверены в том, что это собака. Потому что, порой ,он откалывал такие вещи, что полноправно можно было назвать его человеком. Правда, слегка волосатым. Я абсолютно уверена, что Арчи понял каждый разговор, который когда-то услышал, понял каждое слово, каждый взгляд. Он чувствовал нас, а мы чувствовали его. Когда нам было весело, он прибегал, бешено размахивая хвостом. Когда кто-то плакал, он всегда подходил, клал на колени свою золотую мордочку и долго-долго не уходил. Мы очень редко слышали, чтобы он лаял, потому что причины на то не было. Он всех любил, всем был рад.
Каждый раз когда кто-нибудь ел, он приходил на кухню и совал свою мордочку под руку, надеялся, что ему что-нибудь дадут. Я всегда задавала себе один и тот же вопрос: «Как же мы раньше ели, без этой морды?»
Он проникся духом нашей спортивной семьи, так как его любимой игрушкой всегда был мяч. За мяч он мог бы Родину продать! Он мог бегать за ним часами, не уставая, и всегда был благодарен за каждую минуту внимания. Я всегда смеялась и в шутку говорила ему, мол, пора бы уже за девочками бегать, а он все с мячиком носится.
Каждое утро этот пес совершал обход – сначала к родителям, потом ко мне, всех целовал, облизывал. И я не знала и не могла себе даже представить, как можно без этого жить.
Выходя с ним на улицу, то и дело можно было услышать: «Какой красивый пес!» Все друзья, все знакомые любили его, потому что, глядя в эти медовые глазки, невозможно было не улыбаться. Порой казалось, что он улыбается, уж очень выразительная мордочка у него, а порой грустно так поднимал глаза из-под бровей и глядел.
Но самым любимым его местом стала наша дача. Там он носился, как угорелый по всему участку, раскапывал мамины цветы, гонял птичек, валялся на траве, купался в речке, ходил с папой в лес. Всего и не счесть…
С течением времени я начала приходить к выводу, что собаки лучше людей. Они не умеют предавать, не знают зависти и корысти. Они просто любят и все тут. То, какие эмоции может подарить это безмолвное существо, не может подарить ни один человек. Это может понять только человек, у которого есть собака. За полтора года он стал не то, что любимой собакой, он стал членом семьи, частью души каждого из нас.
В один ноябрьский вечер я вернулась с учебы домой, открыла дверь, и тут мое сердце упало. Обычно в это время папа и Арчик дома. Они всегда возвращаются с гулянки, папа кормит его, и оба лежат в гостиной, смотрят телевизор. На этот раз в прихожей был жуткий бардак, всюду горел свет, никого не было дома. Я решила, что псу было плохо, и наверняка папа повел его на улицу. Но тут я заметила под ногами его рыжий ошейник и сразу поняла, что они не гулять пошли... Я бросилась к окну – папиной машины нет. Звоню – трубку он оставил дома. В это время пришла мама, и мы начали обзванивать ветеринарные клиники – нигде его не было. Раздался звонок: «Арчику стало очень плохо, я повез его в ветеринарку, похоже на эпилептический припадок, у него судороги и температура 42…». Что было дальше, я не помню. Мы мигом начали собираться и рванули в клинику, следом приехала сестра. Мы зашли в клинику, из кабинета доносилось бешеное дыхание нашего Арчика. Я не смогла сдержать слез. Я не могла просто поверить, что это наш пес, что наш Арчи - вечно радостный, всеми любимый и всех любящий лежит там, на столе в судорогах и без сознания. Трогаю его за лапки, за ушки, говорю с ним – никакой реакции, все по-прежнему плохо. «Господи, помоги ему…». Врачи сказали либо выживет, либо нет. Час за часом судороги не уменьшались, дыхание не успокаивалось, сквозь сон он начал выть. Никогда я не слышала его голос, звучащим так жалостливо, надрывно. С каждым его воем у меня сжималось сердце, слезы текли не переставая.
Два часа ночи, я сижу в коридоре и не могу понять – это мне снится или все наяву? В соседнем кабинете Арчик начинает дышать спокойнее, судороги прекращаются, зрачки начинают реагировать на свет. Я подхожу к нему, вижу вроде Арчи, а вроде нет. Искореженная от судорогов мордочка, лапы все в крови от уколов и катетера, шерсть грязная, от каждого прикосновения плачет. Температура начинает спадать, появляется надежда. Но ведь это все действие уколов, он должен сам выкарабкаться. Папа смачивает ему язык и пасть водой, потому что все пересохло. Вот он потянулся языком облизать свой нос, не получается, папа смачивает ему нос водой. Мама спрашивает у доктора, как его покормить с утра, можно ли пить. « Сидим до трех часов, если становится лучше, я остаюсь тут с ним, а вы идите домой» - говорит нам сестра. Мы все вчетвером возле него, он нас всех слышит, понимает все слова, чувствует нас, как и всегда. Проходит еще пара минут, опять начинается судорога, ему вкалывают укол, вроде перестает. Я уже не могу, никогда в жизни такого не чувствовала, хочется лезть на стену, внутри все разрывается от боли и ужаса – ужаса потерять его. Все три часа рядом с Арчиком сидит, не вставая, мама, гладит его, не отпускает его лапки, и все три часа дверь в кабинет открыта. Мы с сестрой вышли в коридор, сели рядом, взялись за руки. «Мне кажется, я сплю, за что ему такие мучения?» Вдруг, папа закрывает дверь в кабинет. Больше не слышно дыхания Арчика.
Сегодня всем холодно. И не оттого, что ударил мороз и сильный ветер. Никогда в жизни нам не было так холодно дома, в машине, на даче. Никогда в жизни нас так не трясло. В трех куртках и под пледом все равно было холодно. Нам холодно оттого, что нет вечно живого солнышка, который одним видом вызывал улыбку, нет любимого огонька, который не знает что такое покой. Арчик и сейчас на даче, которую так любит, с мячиком, который так любит, с ошейником и поводком. Он и сейчас, наверное, лежит рядом с папой на своем бежевом коврике и смотрит телевизор. Он и сейчас пришел к маме и подставил мордочку, чтобы она его погладила. И в этот момент он с сестрой, облизывает ей руку, а мне принес свою любимую желтую утку и просит поиграть. Разница лишь в том, что больше никогда нам не посмотреть в его красивые умные глаза, не кинуть ему его мячик, не поплавать в речке наперегонки. Никогда он больше не будет смотреть со мной волейбол по телевизору, целовать меня в нос с утра своей волосатой мордой, не будет давать лапу и звать гулять. Я не хочу идти на кухню, потому что знаю, что на шорох не прибежит больше довольный Арчи и не будет тыкать мордочкой в руку. А шорохи и скрипы не вызывают у меня удивления, ведь я знаю, что это Арчи сейчас зайдет…
«Точно вернешься?»- переспросила я. «Точно вернусь».
Лада Алексеева
Золотистый лабрадор ретривер Арчи появился в нашей семье почти три года назад. Точнее нет, не золотистый – золотой. Родом он из далекой страны Перу, там моя сестра, будучи в командировке, взяла его еще совсем маленьким комочком. С первых моментов своей жизни он доставлял больше радости, чем хлопот. Через год он вместе с сестрой пересек океан и приземлился в Москве. Я помню, как мы впервые увидели его: он был в огромной пластмассовой клетке, предназначенной для перевоза животных. Тогда он был немного сонный и не сразу понял, что оказался на другом конце мира, на другом материке. И это был последний раз, когда мы видели его сонным. Я помню, как мы ехали с ним в машине в первый раз, я гладила его голову и думала: «Какой же красивый и спокойный пес». И, наверное, тогда он не мог представить, что обретет здесь, в России настоящую семью.
С момента, когда Арчи впервые зашел в нашу квартиру, в жизни каждого из нас началась новая жизнь. Из аэропорта мы приехали поздно вечером и всю ночь разбирали вещи. Было так непривычно… Непривычно видеть сестру после двух лет командировки, а теперь еще вместе с собакой. Непривычны были все эти миски, поводки, ошейники, коврик в гостиной. Тут же повсюду появились белые волосы: на диванах, кроватях, одежде. Всю ночь я фотографировала его, на меня словно напала какая-то жадность, я боялась упустить хотя бы один момент его присутствия рядом.
Помню, как пришлось впервые оставить его дома в одиночестве. Это было на следующий день после его прилета в Москву. Я закрывала дверь и слышала, как он заскулил. Мое сердце обливалось кровью в тот момент. Тогда я подумала, что, наверно, он нас уже полюбил, раз не хочет отпускать.
Мы все вообще не очень были уверены в том, что это собака. Потому что, порой ,он откалывал такие вещи, что полноправно можно было назвать его человеком. Правда, слегка волосатым. Я абсолютно уверена, что Арчи понял каждый разговор, который когда-то услышал, понял каждое слово, каждый взгляд. Он чувствовал нас, а мы чувствовали его. Когда нам было весело, он прибегал, бешено размахивая хвостом. Когда кто-то плакал, он всегда подходил, клал на колени свою золотую мордочку и долго-долго не уходил. Мы очень редко слышали, чтобы он лаял, потому что причины на то не было. Он всех любил, всем был рад.
Каждый раз когда кто-нибудь ел, он приходил на кухню и совал свою мордочку под руку, надеялся, что ему что-нибудь дадут. Я всегда задавала себе один и тот же вопрос: «Как же мы раньше ели, без этой морды?»
Он проникся духом нашей спортивной семьи, так как его любимой игрушкой всегда был мяч. За мяч он мог бы Родину продать! Он мог бегать за ним часами, не уставая, и всегда был благодарен за каждую минуту внимания. Я всегда смеялась и в шутку говорила ему, мол, пора бы уже за девочками бегать, а он все с мячиком носится.
Каждое утро этот пес совершал обход – сначала к родителям, потом ко мне, всех целовал, облизывал. И я не знала и не могла себе даже представить, как можно без этого жить.
Выходя с ним на улицу, то и дело можно было услышать: «Какой красивый пес!» Все друзья, все знакомые любили его, потому что, глядя в эти медовые глазки, невозможно было не улыбаться. Порой казалось, что он улыбается, уж очень выразительная мордочка у него, а порой грустно так поднимал глаза из-под бровей и глядел.
Но самым любимым его местом стала наша дача. Там он носился, как угорелый по всему участку, раскапывал мамины цветы, гонял птичек, валялся на траве, купался в речке, ходил с папой в лес. Всего и не счесть…
С течением времени я начала приходить к выводу, что собаки лучше людей. Они не умеют предавать, не знают зависти и корысти. Они просто любят и все тут. То, какие эмоции может подарить это безмолвное существо, не может подарить ни один человек. Это может понять только человек, у которого есть собака. За полтора года он стал не то, что любимой собакой, он стал членом семьи, частью души каждого из нас.
В один ноябрьский вечер я вернулась с учебы домой, открыла дверь, и тут мое сердце упало. Обычно в это время папа и Арчик дома. Они всегда возвращаются с гулянки, папа кормит его, и оба лежат в гостиной, смотрят телевизор. На этот раз в прихожей был жуткий бардак, всюду горел свет, никого не было дома. Я решила, что псу было плохо, и наверняка папа повел его на улицу. Но тут я заметила под ногами его рыжий ошейник и сразу поняла, что они не гулять пошли... Я бросилась к окну – папиной машины нет. Звоню – трубку он оставил дома. В это время пришла мама, и мы начали обзванивать ветеринарные клиники – нигде его не было. Раздался звонок: «Арчику стало очень плохо, я повез его в ветеринарку, похоже на эпилептический припадок, у него судороги и температура 42…». Что было дальше, я не помню. Мы мигом начали собираться и рванули в клинику, следом приехала сестра. Мы зашли в клинику, из кабинета доносилось бешеное дыхание нашего Арчика. Я не смогла сдержать слез. Я не могла просто поверить, что это наш пес, что наш Арчи - вечно радостный, всеми любимый и всех любящий лежит там, на столе в судорогах и без сознания. Трогаю его за лапки, за ушки, говорю с ним – никакой реакции, все по-прежнему плохо. «Господи, помоги ему…». Врачи сказали либо выживет, либо нет. Час за часом судороги не уменьшались, дыхание не успокаивалось, сквозь сон он начал выть. Никогда я не слышала его голос, звучащим так жалостливо, надрывно. С каждым его воем у меня сжималось сердце, слезы текли не переставая.
Два часа ночи, я сижу в коридоре и не могу понять – это мне снится или все наяву? В соседнем кабинете Арчик начинает дышать спокойнее, судороги прекращаются, зрачки начинают реагировать на свет. Я подхожу к нему, вижу вроде Арчи, а вроде нет. Искореженная от судорогов мордочка, лапы все в крови от уколов и катетера, шерсть грязная, от каждого прикосновения плачет. Температура начинает спадать, появляется надежда. Но ведь это все действие уколов, он должен сам выкарабкаться. Папа смачивает ему язык и пасть водой, потому что все пересохло. Вот он потянулся языком облизать свой нос, не получается, папа смачивает ему нос водой. Мама спрашивает у доктора, как его покормить с утра, можно ли пить. « Сидим до трех часов, если становится лучше, я остаюсь тут с ним, а вы идите домой» - говорит нам сестра. Мы все вчетвером возле него, он нас всех слышит, понимает все слова, чувствует нас, как и всегда. Проходит еще пара минут, опять начинается судорога, ему вкалывают укол, вроде перестает. Я уже не могу, никогда в жизни такого не чувствовала, хочется лезть на стену, внутри все разрывается от боли и ужаса – ужаса потерять его. Все три часа рядом с Арчиком сидит, не вставая, мама, гладит его, не отпускает его лапки, и все три часа дверь в кабинет открыта. Мы с сестрой вышли в коридор, сели рядом, взялись за руки. «Мне кажется, я сплю, за что ему такие мучения?» Вдруг, папа закрывает дверь в кабинет. Больше не слышно дыхания Арчика.
Сегодня всем холодно. И не оттого, что ударил мороз и сильный ветер. Никогда в жизни нам не было так холодно дома, в машине, на даче. Никогда в жизни нас так не трясло. В трех куртках и под пледом все равно было холодно. Нам холодно оттого, что нет вечно живого солнышка, который одним видом вызывал улыбку, нет любимого огонька, который не знает что такое покой. Арчик и сейчас на даче, которую так любит, с мячиком, который так любит, с ошейником и поводком. Он и сейчас, наверное, лежит рядом с папой на своем бежевом коврике и смотрит телевизор. Он и сейчас пришел к маме и подставил мордочку, чтобы она его погладила. И в этот момент он с сестрой, облизывает ей руку, а мне принес свою любимую желтую утку и просит поиграть. Разница лишь в том, что больше никогда нам не посмотреть в его красивые умные глаза, не кинуть ему его мячик, не поплавать в речке наперегонки. Никогда он больше не будет смотреть со мной волейбол по телевизору, целовать меня в нос с утра своей волосатой мордой, не будет давать лапу и звать гулять. Я не хочу идти на кухню, потому что знаю, что на шорох не прибежит больше довольный Арчи и не будет тыкать мордочкой в руку. А шорохи и скрипы не вызывают у меня удивления, ведь я знаю, что это Арчи сейчас зайдет…
«Точно вернешься?»- переспросила я. «Точно вернусь».
Лада Алексеева